Редакция WB Guru продолжает знакомить вас с людьми, тесно связанными с миром детей. Мы поговорили с Константином Седовым — больничным клоуном и папой двоих детей. Константин рассказал нам, как клоунов встречают дети и взрослые в больницах, почему этой профессии надо много и долго учиться и где он находит поддержку в трудные моменты.
Здравствуйте, Константин. Работа больничного клоуна — такая непростая профессия! Как вы оказались в этой сфере?
Попал я в эту сферу примерно 15 лет назад. Я учился в театральной студии Высшей школы экономики, там мы учились по системе Константина Станиславского и делали клоунские номера. Как-то мой друг увидел мои фотографии в образе клоуна и сказал: «Нужен клоун в больницу». У нас был какой-то опыт в этом: маленький, но очень эффективный. Так, в 21 год я пришёл в Российскую детскую клиническую больницу (РДКБ) к Лидии Зиновьевне Салтыковой. При храме в больнице был фонд «Дети.мск.ру», который существует до сих пор. Вот благодаря их поддержке я и стал клоуном. Позже я работал в Онкологическом центре им.Блохина на Каширке и в Морозовской больнице. Сейчас у нас уже гигантская организация: 29 больниц и 89 отделений.
Скажите, пожалуйста, как больничная клоунада помогает детям? Какие у неё цели, миссия?
Миссия клоунады — помочь детям преодолеть тяжёлые условия лечения: это реабилитация и адаптация к больнице. Даже в паллиативе и в хосписе на паллиативной помощи. Клоун — он как партнёр по радости, партнёр по игре. Мы не видим болезнь у ребёнка, мы видим только его детство и глаза и работаем только с тем, что есть. Это наша основная миссия — помочь детям, родителям, медперсоналу пройти этот путь с наименьшими эмоциональными потерями.
Очень интересно узнать, как ведут себя дети, когда вас впервые видят?
Вы знаете, по-разному. Я бы не сказал, что есть какая-то уникальная история про то, что в нас сразу влюбляются. Но 85% очень позитивно относятся, а 10% — настороженно. Например, подростки или маленькие дети, имеющие негативный опыт общения с клоунами. Немножко побаиваются процента 3-4. Но через неделю-две или, самое длинное, через три недели, это преодолевается. Ты уже не пугаешь, ты регулярно ходишь, ты безопасен, ты ищешь контакт, ты мягок, ненавязчив, эмпатичен. И это срабатывает для всех детей.
А что вы делаете, если дети вас боятся, не подходят? У вас есть какой-то план действий в таких ситуациях?
Да, такое бывает. Мы тогда как бы не давим своим существованием. Мы уходим и возвращаемся позже, когда они будут готовы. А подготавливаем их регулярными ненавязчивыми посещениями.
Есть ли какая-то разница в работе с подростками и с детьми? По вашему опыту, это так?
Конечно. Подростки — более требовательная публика, более суровая, более оценивающая, циничная, что ли. И к ним нужен другой подход, у нас есть конкретные шаблоны работы с ними. Есть важный момент: их нельзя «передавить». Здесь нужно исходить из понимания их психологии. Мы стараемся ни в коем случае не вызвать какую-то агрессию или негатив. Они очень ранимые, на самом деле. Может быть, самые ранимые дети — это подростки.
Дети, к которым вы часто ходите, воспринимают вас как друзей? Может быть, делятся своими секретами? Или стараются держать дистанцию?
Вы знаете, кто-то — как друзей, кто-то — как партнёров, кто-то — как людей, которые их развлекают, кто-то — как близких родственников (это редко бывает). Кто-то воспринимает как игрушку. Все по-разному. Все дети разные.
Многие дети боятся врачей. Есть у вас какие-то универсальные советы, как помочь ребёнку преодолеть этот страх?
Мне кажется, дети боятся не самих медицинских работников, а те процедуры, которые врачи делают. А если дети видят, что мама разговаривает с врачом, да и сам врач довольно улыбчивый (если это не тот человек, конечно, который ходит в чёрной чумной маске, плаще чёрном и всех царапает, как Фредди Крюгер), то и страх проходит. Конечно, это история про медицинские манипуляции, про неизвестность. Дети не знают, что их ждёт. А мы можем обыграть процедуру, которую мы знаем: пункция, типирование. Мы помогаем детям отвлечь внимание, показать, условно, как колют в руку, вену, в палец. Это отвлечение или проигрывание, благодаря этому остаётся меньше неизвестного. Мы можем снять маленькую толику тревоги — ведь если её не снимать, то потом она может увеличиться. Если же помочь вовремя, то будет меньше стресса у детей, врачей и родителей.
А как к вам относятся родители? Доверяют или с опаской на вас первое время смотрят?
Взрослые видят, когда дети выдают какую-то ответную реакцию. У них сразу есть доверие. Они понимают, для чего мы пришли, они видят, как их дети реагируют. Некоторые мамы даже плачут от радости. От радости или от какого-то выхода эмоционального. Да, такое есть.
Получается, ваша работа связана только с детьми? Или ко взрослым вы тоже приходите?
Мы приходим ко взрослым в центр паллиативной помощи. Не так часто, сейчас в карантин вообще не ходим, но ходили где-то раз в квартал. А ещё мы ездим в дома престарелых: например, мы были в Дубне, под Казанью и под Санкт-Петербургом. У нас есть подшефные дома престарелых, куда наши клоуны приезжают два раза в месяц и работают с пожилыми бабушками и дедушками.
Был ли в вашей практике какой-то запоминающийся случай? Может быть, смешной. А может, не очень?
Так, надо подумать. Вообще их очень много. Если бы у меня была память, как у компьютера, я бы запоминал все свои выходы. Во всех них можно найти какую-то реакцию. В каждом! Не хватит никакого словарного запаса их все описать. Если честно, мне довольно часто задают этот вопрос. У меня есть три-четыре истории, и я их рассказываю чаще всего, потому что эти случаи запомнились мне своей комичностью, эмоциональностью.
Например, была девочка, которая не ела суп. Я решил подать ей пример и начал есть суп вместе с зефирками. И она начала есть вместе со мной. А потом выяснилось, что она не ела три недели. И родители были благодарны, что я этот её блок снял. Это было на Каширке.
Есть много подростков, которые открывались нам, и мы становились друзьями. Кто-то уходил, и это прямо такая заноза в сердце, шрам. Кто-то выздоравливал и поддерживал работу всей организации.
А вот недавно я ездил в Саратов. И не поверите, вышел из самолёта и вижу какой-то парень высокий идёт с чемоданом. Он меня узнал. Это был Серёжа Варыгин, который 11 лет назад лежал в РДКБ. Я ехал на семинар как раз в этот город. И его папа и мама меня узнали, они остановили машину нашу прямо у выезда из аэропорта, чуть не перекрыли движение. Начали обниматься, после семинара повезли меня в ресторан, показали город. У них было столько эмоций! У них был здоровый сын! Они помнили меня и ещё двух-трёх врачей; мы просто запоем говорили про прошлое, настоящее и будущее, и это, конечно, очень здорово!
Да. Мне кажется, что сложность вашей работы ещё и в том, что вы видите детей, которые борются за жизнь и иногда уходят, к сожалению. Что вам помогает держаться?
У меня был опыт такой, в какой-то мере сложный, ещё на заре моей работы больничным клоуном. В самом начале, первые два года я работал ещё похоронным агентом у тех же детей от фонда: помогал с документами, чтобы тех же детей транспортировать в место их проживания. И я понял, что надо заниматься делом, быть в команде и находить профилактику выгорания вне больницы. Тогда можно как-то держаться на плаву, осознавать себя как личность: ходить к психологу, заниматься спортом. Может, не обязательно спортом — тем, что тебя питает. Не разрушает, а питает. И если ты подзаряжаешься, то ты ходишь по больнице полный сил и получаешь дополнительный заряд ещё и от детей, безусловно. Они тоже отдают. Тогда и ресурса получается больше. Помогает ещё работа в команде и понимание того, что можно делать паузы, что ты не всесилен и надо отдыхать, чтобы потом дольше работать. Это лучше, чем сейчас ты выложишься полностью, а потом непонятно что будешь делать.
Как ваши дети относятся к вашей работе? Может быть, просят вас что-то показать? Одобряют и поддерживают? Или наоборот?
О, да, у меня двое. Они говорят: «Папа — клоун, мама — клоун». Мама же тоже больничный клоун. Дети пока в восторге. Потом, может быть, они будут стесняться, например, в школе. А пока дочка у нас надевает нос, позирует для фотографий.
Если человек встал с утра и захотел стать больничным клоуном, что ему нужно делать?
Ему нужно позавтракать и выспаться, потому что это очень странное желание. Это всё равно, что я захочу стать врачом. Сейчас многие хотят стать врачом или медсестрой, но это невозможно. Это всё равно, что проснуться и захотеть стать сапёром. Мне может присниться, что я сапёр: я начну изучать это, буду год-два учиться, пойду в военное училище. Или на медика пойду учиться: ординатура, интернатура, потом практика. Пройдёт 10 лет, и я стану тем, кем хочу. У клоуна, конечно, не такая специфика сложная, как у врачей. Но, минимум, нужно от года до трёх, чтобы ты стал полноценным, самодостаточным, крутым, узнаваемым и полезным детям больничным клоуном. Поэтому, если «проснулся и захотел», иди выспись. Или начни искать информацию, пойми, что для тебя это дико важно. Чтобы это стало не волонтёрством, а твоей профессией, как это стало в моей организации. Все клоуны — профессионалы и получают деньги. Мы оплачиваемые клоуны, но не родителями и не больницами и врачами, а именно спонсорами и жертвователями. Как и во всем мире. Это не я придумал. Во всех странах существуют профессиональные организации больничных клоунов: во Франции, в Голландии, в Португалии, США, и так далее.
А что или кто лично вас поддерживает, вдохновляет в жизни?
Супруга, дети, христианство, походы на причастие, на службу. Люди, которые поддерживают: такие как Нюта Федермессер, Настя Татулова из «Андерсон», как Лида Мониава, Катя Шеригова, Катя Чистякова, Лена Салтыкова, безусловно, Галина Чаликова. Как отец Георгий Чистяков, отец Александр Мень, отец Александр Борисов, Уминский Александр. Кто меня питает? Хорошие и добрые актёры: Том Хэнкс, Киану Ривз. Мне очень нравится Алиса Бруновна Фрейндлих, Бурунов — смешной дурак, такой «человек из народа»; очень меня заряжает, когда я вижу его ролики. Безусловно, это друзья. Женя Лаптев, Ваня Матвеев, Артур, Арсений Ашонков. В общем, это потрясающие люди, которые поддерживают, благодарят. Можно перечислять очень много. Это Петя Жуков, это и мои друзья из Высшей Школы Экономики, со школы, из театра ВШЭ, из больницы, и просто друзья по волонтёрской деятельности. Это потрясающие врачи-онкологи: Алексей Александрович Масчан, Михаил Александрович Масчан. Конечно, Галина Новичкова, Михаил Ласков — прекрасный онколог для взрослых; Настя Угрюмова, Денис Проценко. Я могу перечислять этих людей бесконечно.